«Февраль. Достать чернил и плакать». Борису Пастернаку — 130 лет

        Существует около двух десятков версий содержания телефонного разговора Бориса Пастернака и Сталина, который состоялся в 1934 году. Пастернак пытался заступиться за попавшего в глухую опалу Мандельштама, но сбился, говорил длинно и неубедительно. А потом якобы сказал: «А вообще я очень хотел бы поговорить с вами, товарищ Сталин». — «О чём?» — «О жизни и смерти». Вождь бросил трубку. Теоретизирования на указанные темы не были ему интересны. Недаром Наум Коржавин напишет потом о Сталине: «… суровый жесткий человек, не понимавший Пастернака». Словно уравняет поэта и вождя на весах истории… 

        Борис Леонидович Пастернак (10.02. 1890 — 30. 05. 1970) родился в высокоинтеллигентной еврейской семье. Его отец был известным живописцем, мать — одаренной пианисткой. Гостями его родителей являлись такие титаны Серебряного века, как художники Николай Ге, Исаак Левитан, Валентин Серов, Константин Коровин, Василий Поленов, композиторы Александр Скрябин и Сергей Рахманинов; бывали в этом доме Лев Толстой и Рейнер Мария Рильке. 

        Пастернак в 1912 году закончил философское отделение историко-филологического факультета Московского университета, но даже не явился за дипломом   — уехал в Германию, в знаменитый Марбургский университет, основанный еще в 1527 году.   Впрочем, неокантианская рассудочная и сухая философия скоро ему наскучила, и будущий нобелевский лауреат буквально сбегает из Марбурга в Италию: «Вагон шатало на стремительном повороте, ничего не было видно. Прощай, философия, прощай,молодость, прощай, Германия!» 

        Как бы там ни было, первые 27 лет его жизни были благополучны и совершенно безмятежны. Правда, в детстве Пастернак неудачно упал с лошади, повредил ногу и потом всю жизнь слегка хромал, а 25 октября 1905 года, при разгоне демонстрации, случайно угодил под казачьи нагайки: первое обстоятельство его очень тяготило, а последним, кажется, он даже несколько бравировал.

        Революция нашего героя увлекла и подхватила; он отошел от юношеского увлечения символизмом и символистами, сблизился с Владимиром Маяковским, написал пафосные революционные поэмы «Девятьсот пятый год» и «Лейтенант Шмидт». Вышедший в 1917 году поэтический сборник «Сестра моя жизнь» выдвинул Бориса Пастернака в ряд самых заметных поэтов, а сборники   «Поверх барьеров» (1929) и «Второе рождение» (1932)   принесли ему признание властей, успех, славу. На первом съезде писателей в 1934 году еще влиятельный тогда Николай Бухарин с высокой трибуны, в «установочном докладе», называет Пастернака лучшим поэтом Советского Союза, а выступление самого Бориса Леонидовича тонет в бурных овациях. Пастернака избирают в правление Союза писателей, а в 1935 году командируют в Париж — на Международный конгресс писателей в защиту мира. 

        Еще в начале 1936 года Пастернак публикует поэтические панегирики товарищу Сталину, но с середины года ситуация меняется. И Пастернак, оригинальные стихи которого перестали печатать, с головой уходит в многотрудную работу переводчика. Сам он потом сетовал: «...полжизни отдано на переводы — самое плодотворное время». 

        Василий Жуковский заметил, что в прозе переводчик — раб, а в поэзии — соперник. Если говорить о переводах, выполненных Борисом Пастернаком, то они не только общепризнанно считаются совершенно самостоятельными литературными произведениями — не просто равновеликими иноязычным оригиналам, но и превосходящими их, в частности, по философичности и качеству стиха. Именно Борис Пастернак «за руку вывел на театральную сцену — к русскому зрителю и читателю» героев трагедий Шекспира и «Фауста» Гёте. О том, что переводы Пастернака на голову выше текстов грузинских поэтов, которых охотно и обильно переводил мэтр, даже как-то неловко писать: их узкое, этнографическое звучание обрело тон и признаки высокой классики. При всем том, будем объективны, в переводах Пастернака можно — при желании — найти и невразумительные, неудачные строки, и «отсебятину». Так, знатоки и поклонники «настоящего» Шекспира   предпочитают читать «Гамлета» в переводе Михаила Лозинского. От себя заметим, что спор о переводах (как и что переводить — текст или «дух») не сегодня начался и не завтра закончится. 

        Вершиной литературного творчества Бориса Пастернака принято называть роман «Доктор Живаго», над которым автор работал с 1945 по 1955 год. Это произведение обессмертило имя писателя и принесло ему мировую славу, оно же, собственно говоря, загнало его в могилу.

        Отчаявшись опубликовать роман в СССР, Пастернак передал рукопись итальянскому издателю, кстати, коммунисту, Джанджакопо Фельтринелли. Книга вышла в 1957 году в Милане на итальянском языке. В следующем году — уже на русском языке — «Доктор Живаго» увидел свет в Нидерландах. Агенты ЦРУ США бесплатно распространяли эту книгу на международных форумах в Брюсселе и Вене, а МИД Великобритании оплатил издание романа на языке фарси. Размах скандала оказался грандиозным. Кстати, Фельтринелли в наказание был изгнан из компартии Италии. А 23 октября 1958 года Борису Леонидовичу Пастернаку была присуждена Нобелевская премия: «за значительные достижения достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа». Это была вторая, после Бунина, Нобелевская премия по литературе для российского автора. 

        Реакция последовала незамедлительно. Уже 25 октября в «Литературной газете» можно было прочесть такие жуткие слова: Борис Пастернак «согласился исполнять роль наживки на ржавом крючке антисоветской пропаганды». Конечно, в Стокгольм за своей премией Пастернак не поехал. Началась разнузданная травля писателя. Именно тогда в обиход вошла эпическая фраза — «Не читал, но осуждаю». А если прочитать?

        Ничего антисоветского в романе нет. Но он НЕ-советский, это явно. Академик Дмитрий Лихачев писал: «Это духовная автобиография Пастернака, написанная им с предельной откровенностью». Подлинно советскому человеку «духовные метания» с христианскими мотивами не полагались, а робкие сомнения в целесообразности революции вызывали у партийных ортодоксов праведный гнев. 

        Внимательные читатели не могли не заметить, что автор «далек от народа». Варлам Шаламов написал Пастернаку так: «Ваш язык народа — все равно, рабочий ли это, крестьянин ли или городская прислуга, — Ваш народный язык — это лубок, не больше». Александр Гладков отметил то же обстоятельство: «Все «народные» сцены по языку фальшивы: этого Б.Л. не слышит...» 

        … Травля, критика, откровенное издевательство, непонимание друзей добили писателя, онкология свела его в могилу. «Как гордимся мы, современники, что он умер в своей постели», — горестно вздохнул Александр Галич. 

        Трудно даже представить, что пережил этот человек, наделенный феноменальным талантом мастер-триумфатор с мировым именем — и затравленный, непонятый, непрочитанный, гонимый изгой… Но есть то, что гарантирует бессмертие творчеству Пастернака. 

        ПОЭЗИЯ!   Предоставим слово профессору Анатолию Якобсону, автору книги «Лекции о Пастернаке»: «… ранний Пастернак со стороны внешнего восприятия для многих был и есть сложный поэт….всякий поэт чем крупней, тем сложней. Поздний Пастернак «впал в неслыханную простоту» в том смысле, в каком мы говорим о простоте пушкинских стихов». И далее: «Поэзия Пастернака всегда, с самого начала служила добру и была исполнена человечности».

Что можно к этому добавить? Разве что самые горькие строки великого поэта:
Но продуман распорядок действий, 
И неотвратим конец пути.
Я один, всё тонет в фарисействе. 
Жить прожить — не поле перейти.

        P.S. Борис Пастернак и театр — тема особая. Во-первых, мы об этом уже писали, Пастернак перевел «Фауста» и целый ряд шекспировских произведений, а они всегда привлекают постановщиков. Во-вторых, конечно, особой притягательностью обладает роман «Доктор Живаго». Но экранизации этой книги   многими считаются спорными, не дотягивающими до уровня того, что написано автором. А спектакли… 

        Увы, не просиял спектакль «Пастернак. Сестра моя — жизнь»   (постановка Максима Диденко) в Гоголь-центре. Образ Тирана просто перевесил и поставил в тень образ Поэта, хотя «Пастернаков» на сцену выходило трое — от отрока до старца. Критика была категорична: «Если для художника разговор о власти в какой-то момент оказался важнее разговора о творчестве, с нашим обществом что-то совсем не в порядке». 

        Сегодня, воздавая должное бесспорно великому поэту, отставившему грандиозное по глубине о объему творческое наследие, мы можем лишь надеяться, что Пастернак обратится к нашим современникам не только со страниц своих книг, но и с театральной сцены — без ущерба и для автора, и для зрителя. 

Игорь Азаров ,
заведующий литературно-драматической части