Севастопольский характер Степана Самошина: к памятнику Нахимову несут цветы вместо недостающих деталей

Севастополь обладает уникальной магнетической способностью влюблять в себя. Среди нынешних горожан немало тех, кто полюбил этот город в ту самую первую туристическую поездку и решил остаться здесь навсегда. И в этом немалая заслуга севастопольской архитектуры – грозных бастионов и береговых батарей, величественных памятников и выдержанных в едином стиле красивейших зданий.

Последние годы эти уникальные объекты находятся под угрозой бездарной реставрации и даже уничтожения. Список испорченных горе-реставраторами строений немаленький и хорошо известен читателям ForPost.

Порой создается впечатление, что противостоять этому невозможно. Однако у Севастополя есть защитники, которые, несмотря ни на что, бьются за каждый его исторический уголок, как очередной герой «Севастопольского характера» Степан Самошин.

Севастопольский

Я родился в Севастополе, жил до 6 лет в самом городе, а потом мы переехали в Балаклаву. 20 лет семья прожила там. В Балаклаве у меня родители, я с гордостью считаю себя балаклавцем. Сейчас опять вернулся в Севастополь.

Загадочный город

Интерес к городу рождался постепенно с самого детства. Мы жили на улице Гоголя, как раз в двух шагах от Исторического бульвара. Все говорят «историк», а мы вот «исторка» говорили в детстве. И вот на этих пушках, в этом рву, на этих аттракционах – там и прошло мое детство. У меня даже запись на пленку немая есть, как мы крутимся там на «Ромашке» (аттракцион) с мамой.

Потом Балаклава. Балаклава – это вообще, мне кажется, центр мира. Если лучшая страна на земле   это Россия, лучшее в ней место Крым, то лучший город в Крыму – это Севастополь. А в Севастополе лучшее место – это Балаклава. На этих склонах, поросших желтыми цветами, на этих казематах верхних, нижних, в штольнях, вот там школьное мое детство прошло.

Я в 30-й школе учился. И уже тогда мы с друзьями участвовали в краеведческих турнирах. Центр краеведческий был еще на Суворова, потом их выгнали, где мы готовились по книжкам Шавшина, по учебникам севастополеведения. Мои друзья занимались изучением минералов, всяких растений. И вот в турнирах участвовали в 30-й школе.

Потом я участвовал в олимпиадах по истории. И в местных городских, и даже один раз ездил на всеукраинскую олимпиаду. Доучивался я уже в 1-й гимназии 10–11-й классы. Это совершенно особая школа. Я уверен, что это лучшая школа в городе – со своими традициями, со своим гимном. Удивительное место, где умудрялись не преподавать украинский язык даже в начале 2000-х. Потом учился в нашем черноморском филиале МГУ на историческом факультете. И этот интерес к истории в целом, истории города, он у меня сохранялся и развивался.

Первые деньги

Первый мой заработок – это в студенческие годы продажа билетов на экскурсии от турфирмы под зонтиком. Я сразу зауважал труд всех, кто работает на улице. Казалось бы, сидишь там в тенёчке. Но вот этот песок, эта грязь к концу дня, жара. Это жуть.

Еще забавный был такой момент. Еще больше, наверное, чем сейчас было бандитов в городе. И мне давали инструкцию, что если подойдут такие-то, скажешь, что все уплачено, мы можем сидеть.

Первые годы после окончания вуза я работал не по специальности. Успел поработать и на телевидении – выпускающим инженером на телеканале НТС, короткое время на «Первом Севастопольском», когда он только появился, и еще придумывали само название «Первый Севастопольский». Это было очень давно.

А потом я год работал в школе учителем. Преподавал историю, право, даже классное руководство было. Всего год, но впечатлений хватило. Это можно долго рассказывать.

Особенная севастопольская тема

Действительно, для меня, как для большинства севастопольцев, тема Великой Отечественной войны очень близка. Ну, во-первых, потому что, кажется, нельзя жить в нашем городе и не интересоваться этим, не пропитаться вот этим духом. Ведь все-таки Севастополь город двух оборон. Еще ребенком, проезжая мимо Толстовки (библиотека имени Льва Толстого) в троллейбусе, я наизусть заучил цитату Льва Николаевича, что «не может быть, чтобы при мысли, что и вы в Севастополе… и так далее».

И всегда вот в нашей семье День Победы – это был один из самых главных праздников. Оба моих деда – участники Великой Отечественной войны. Один работал на заводе, буквально 18 лет ему исполнилось, и началась война, и он тоже пришел сразу в военкомат, но отправлен был на завод, делал там танки с утра до вечера. И у нас в семье хранится целая серия его фотографий из документов, где видно, как он взрослеет – месяц за месяцем.

А второй мой дедушка жил в Крыму, 1927 года рождения – Степан, в честь которого меня и назвали. И в 1944 году, когда немцев уже из Крыма стали гнать, во время одной из облав его схватили. Там такая история, не знаю, трагикомичная. Подросток был, сколько ему там было лет, зачитался книжкой любимой, поэтому плохо спрятался. Нашли его и угнали в Германию.

Он там прошел несколько лагерей и тюрем. Было несколько попыток побега. Во время одного из таких побегов они спрятались в эшелоне с каким-то оборудованием, рассчитывая, что эшелон идет на Восток. А когда вышли из него, оказалось, что они в Берлине. И он попал в печально известную тюрьму «Моабит». В итоге был освобожден нашими войсками и был направлен воевать. Дали винтовку, пустое ведро, патроны и сказали учиться стрелять. Он еще успел поучаствовать во взятии Кенигсберга, Белау, в боях на косе Фрише-Нерунг, в том числе в боях после 9 мая, которые в Пруссии еще продолжались.

При этом, интересно, в советское время он на парады не ходил, в смысле – не ходил в колонне ветеранов. Потому что он считал, что есть гораздо более достойные люди, мол, что я буду рядом с ними идти – с заслуженными ветеранами. И мне жаль, конечно, что он не дожил до того момента, когда я стал работать в военном музее «35-я батарея». Уверен, он бы мной гордился. Так что вообще эта тема, конечно, для меня очень важна.

Трудная память

Если говорить о вопросе памяти о Великой Отечественной войне, мне всегда хотелось, чтобы она была у нас более конкретной. Общие фразы – это хорошо. Но все-таки знание конкретных событий, фамилий людей – это настоящая подлинная память и уважение. И крайне важно помнить, особенно в Севастополе, учитывая нашу историю и трагичный финал второй обороны Севастополя, – о людях, которые попали в плен, которые не дожили до победы.

Музей «35-я батарея»   не совсем обычный. Он рассказывает не о победе, а о таких вещах сложных,   до которых в каком-то смысле нужно, наверное, дорасти. Когда я был ребенком, мой дедушка рассказывал мне не все, по крайней мере, поначалу. В детстве по его рассказам война – это едут танки, за ними бежит наша пехота, немцы драпают. Но в реальности все немного сложнее. Тем более это сложнее в 1941 году и в 1942-м.

Есть такой термин «трудная память». Это вопрос, в частности, о советских военнопленных. В Севастополе есть несколько мест, где в период немецко-румынской оккупации были лагеря для содержания военнопленных. И почти ни одно такое место не обозначено, не помню, была ли табличка на территории Лазаревских казарм. Конечно, мне это кажется несправедливым.

В музее «35-я батарея» была идея поставить такое обозначение, хотя лучше, конечно, памятник на территории лагеря на Рудольфовой горе. Это территория нынешнего троллейбусного депо на Льва Толстого и рядышком хутор гидрографии – там были виноградники. И вот часть военнопленных была на территории этих виноградников в июле 1942 года. Там огромная была смертность, почти не было медицинской помощи. Как, в принципе, в других подобных местах.

Не знаю, в этом году у нас юбилей, 80 лет со дня окончания второй обороны Севастополя. Я думаю, что уже слишком поздно говорить об установке там чего-либо. Видите, как у нас печально происходит в городе. Вроде как мы патриотическая столица, но в прошлом году юбилей начала обороны прошел практически никак, вообще не было мероприятий, город только медали выпустил, и то это отдельная история. А сейчас вот грядет юбилей окончания обороны – и тоже не слышно вообще ничего. Может быть, в недрах готовится, но что-то я сомневаюсь. Я боюсь, что опять просто об этой дате забыли.

35-я батарея

На 35-ю батарею я попал почти внезапно. Уже год работал в школе, а затем встретил моего старшего коллегу Юрия Владимировича Падалку, с которым мы познакомились, еще когда я был студентом, у нас была практика в Панораме. И он сказал, что есть одно место вакантное в музее, беги скорее, готовься. У меня было две недели на подготовку. Обложился книжками, и уже через две недели 3 июля 2011 года был первый мой рабочий день. Я стоял на улице у братской могилы, это в нижней части музейного комплекса, и всем подходящим давал пояснения. В белой рубашечке, сгорел просто вообще, это же июль. И 10 лет я работал в музее. Это, конечно, огромный этап в жизни, очень важный. Сейчас я уже на батарее не работаю, но очень скучаю, бываю там. Я горжусь, что оказался причастен к истории музея, который настолько важен для Севастополя.

Общественный ген

В последние пару лет как-то сама собой, не только по моей воле, стала развиваться моя общественная деятельность. Как вы знаете, меня беспокоит состояние памятников истории города. Если уже – то наша историческая архитектура, но не только, конечно. И я стараюсь, насколько это возможно, говорить об этом, писать, привлекать внимание, вести просветительскую деятельность. Совмещать эту деятельность с работой становилось все сложнее, потому что какие-то мероприятия – это все происходит днем в рабочее время.

Кроме того, стали люди спрашивать чаще об экскурсиях, вожу ли я. И вот я попробовал, спрос оказался очень высоким на эти экскурсии – архитектурно-краеведческие. Так что сейчас полностью занимаюсь этим, вожу экскурсии, веду страницы архитектуры Севастополя в соцсетях. В меру своих сил веду градозащитную деятельность, так что занимаюсь этим теперь.

Я бы сказал так: меня как-то вынесла волна. Скажу откровенно, публичные выступления, общественная какая-то движуха – это вообще не мое. Я интроверт, не особо люблю выступать где-то на людях. Какие-то скандалы вообще терпеть не могу, нервничаю из-за этого. Для меня в своей тарелке – это сидеть за компьютером, искать старые фотографии, возиться с какими-то старыми планами. Вот что-то такое. Или ходить в походы на природу, сидеть где-нибудь там на какой-то возвышенности и пить чай с чабрецом. Но поскольку оказалось, что это людям нужно, что, к счастью, мне дают слово журналисты, в том числе и любимый ForPost, и телеканалы наши севастопольские,   то у меня уже не осталось выбора. Я чувствую, что это моя ответственность. Мне уже люди сами пишут, сообщают о каких-то вещах, которые их беспокоят. Если я могу что-то делать, – я обязан это делать. Извините за пафос, это для меня как мой список Шиндлера, что ли. У меня уже нет выбора, кроме как этим заниматься.

Первый общественный пост

Когда я впервые об этом публично написал,   не помню. Давно. Могу вспомнить что-то из того, что несколько лет назад публиковалось, например, о проблеме брусчатки на улице Василия Кучера. Я писал для ForPost статьи о состоянии памятника Нахимову, который разграблен фактически, где не хватает больше дюжины элементов, и никто их даже не думает восстанавливать, к сожалению. Мне кажется, было бы актуально заново эту статью как-то освежить. В центре города стоит памятник, один из главных в Севастополе, там обломаны многие элементы горельефов, и к нему по-прежнему несут венки вместо того, чтобы принести недостающие бронзовые винтовки и сабли. Я писал статью о проблеме раскрашенных монументов, тоже для ForPost. Дико бронзовые изваяния красить.

Чувство вкуса

Многие из нас задаются вопросом, почему и с объектами культурного наследия, и вообще с историческим обликом города происходит такое: крыши покрывают каким-то ужасным вишневым профлистом, гранит штукатурят и белят, и вообще все подряд белят или в черную краску красят. Я бы на самом деле не выделял тут чиновников. Давайте не будем такую рисовать картину, что у нас есть какие-то плохие чиновники и суперкультурное местное население. Или, допустим, какие-то есть невежественные «понаехи» и такие прямо просветленные коренные жители. Да нет, конечно. Коренная причина на самом деле в общем и целом невысоком культурном уровне населения в нашем городе и за его пределами. Я знаю, может, для кого-то это звучит обидно. Но это так. Не только я об этом говорю. А чиновники с какой стати должны быть более культурными людьми, чем остальные. Они плоть от плоти. В общем, действительно, коренная причина – это недостаточно высокий общий культурный уровень в среднем населения.

Лекарство от этого – это просвещение. То есть больше об этом рассказывать, говорить, позволять людям с нового ракурса и по-новому взглянуть на какие-то знакомые вещи. Показать, что что-то может быть по-другому. Потому что действительно часто мы к чему-то просто привыкаем, и это кажется нормой. Хотя это совсем не норма. И вот этим в меру своих сил я пытаюсь и заниматься.

Что касается побелки, то это вообще какой-то, ну не знаю, это какой-то вирус, болезнь – стремление все побелить. Белятся у нас бордюры, деревья по-прежнему, заборы, урны белятся. Насколько я слышал, эта традиция пошла со времен Великой Отечественной войны, якобы так легче в темноте ехать – видны бордюры, видны вот эти столбы несчастных деревьев побеленных. Но уже сколько лет прошло. И это осталось вроде как в воинских частях, а оттуда выплеснулось на улицы наших городов. Сейчас, конечно, этому нет никакого рационального объяснения, ни оправдания. По сути, это способ, как, видимо, люди считают, дешево и сердито сделать, чтобы было чистенько и аккуратненько. Но это неправильно. Ничего не надо белить, и вообще известку нужно отпускать как наркотики, только по какой-то справке.

На самом деле человек способен воспринимать несколько больше цветов, чем черный и белый. У нас как-то, знаете, фонарь черный – бордюр белый. В крайнем случае серый цвет. Серый – это прямо уже практически дизайн, можно сказать. Но все-таки, да, мне кажется, это необязательно. И цветов может быть больше.

Утраченные строительные технологии

Нет, я не согласен. Не согласен с тем, когда люди говорят, что технологии утрачены и специалистов больше нет. Конечно, есть и технологии известные, и специалисты есть, только важен запрос.

Если говорить о той же брусчатке, ну не нужно быть профессором, чтобы ее укладывать. После Великой Отечественной войны ее укладывали просто военнопленные. Ну если говорить про Севастополь, достаточно просто найти одного человека, кто это уже делал где-нибудь, не знаю, в Питере, в Калининграде, пригласить его, он покажет десятерым другим – они покажут всем остальным. И все. Это не какая-то прямо высшая математика. Это не так сложно, так что это можно.

А что касается ремонта зданий, как реставрация ОКН, так и просто капитального ремонта, который касается исторических зданий. Опять же нужен какой-то определенный уровень культуры и нужно, чтобы в городе на уровне   руководства города, даже на самом высоком уровне, вот на уровне губернатора, это было поставлено как один из приоритетов. Вот не на словах прямо, а на деле, понимаете. Тут важность архитектурного наследия. Это надо озвучить, провозгласить и постоянно повторять. Не так, что вот на уровне отмазки: этот дом не ОКН, поэтому мы делаем его, как хотим.

Знаете, допустим, в Калининграде и области обсуждается или даже уже решен этот вопрос – внедрения статуса «историческое здание». То есть это дом, который не является ОКН, тем не менее он старый и к нему должен быть особый подход. Когда открываешь соцсети калининградского фонда содействия капремонту, там просто падает челюсть. Они ставят двери деревянные, то есть с умом   подходят и с уважением к этим домам. Конечно, с переменным успехом, но хотя бы этот вопрос вообще ставится. А у нас один ответ: дом не ОКН – до свидания. Вот и все.

Продолжение следует.

Беседовал Андрей Киреев