Полевые исследования постукраинского сегмента: севастопольский опыт

Результаты исследования демонстрируют реальные настроения среди населения новых территорий и позволяют сформировать четкую картину восприятия событий у респондентов.

«Ридус»  уже знакомил читателей с основными выкладками этого исследования , озвученными Ольгой Ярмак, заведующей кафедрой «Социально-философских наук и массовых коммуникаций» Севастопольского государственного университета. Но важным представляется также последовавшие после доклада обсуждение методики и особенностей проведенных опросов.

В чем беспрецедентность и уникальность этого опыта?

«Исследование по анализу социально-политических коммуникаций новых регионов было проведено группой Севастопольского государственного университета в сентябре-октябре, — сообщила в комментарии «Ридусу» Ольга Ярмак. — Исследование включало в себя два этапа. Это этапы полевого опроса с помощью онлайн-анкетирования и цифрового анализа этих пяти региональных сегментов».

Социолог рассказывает об особенностях анализа Интернет-сети в исследуемых регионах.

На донецкий Интернет-сегмент приходится наибольший объем негативной повестки. «Это половина контента, — говорит О. Ярмак. — Негативная повестка состоит не только из военной тематики, но и из международной. Это говорит о том, что военная тематика стала уже скорее данностью, таким новостийным трекингом. А вот международная повестка (то есть какие последствия военных действий, референдума будут у людей в новых условиях) является сейчас живой темой в Интернет-сегменте».

Луганский сегмент максимально интегрирован в российское Интернет-пространство. В этом отношении Луганск мало отличим от любого российского региона.

«Херсонский и запорожский сегменты очень похожи, — делится наблюдениями социолог. — Во-первых, потому что они близко территориально находятся. Во-вторых, потому что они проходят сейчас общий путь формирования нового политического, социального, экономического пространства. Но что касается Интернет-пространства, здесь выявлены определенные риски, с которым нужно будет активно работать. Потому что большая часть Интернет-сегмента этих регионов — это активно работающая украинская структура сети. И здесь большое отличие выявлено между цифровой средой и реальной средой. В цифровой среде мы наблюдаем эту тенденцию. Но в реальной среде мы увидели совершенно противоположные вещи».

По словам О. Ярмак, харьковский сегмент представляется самым интересным. «В нем проявилась некая двойственность. Конечно, в нем есть четкая инфраструктура украинских акторов, которые работают в сети и формируют повестку. Но при этом анализ откликов рефлексии аудитории показал, что украинская повестка существует, а параллельно ей существуют люди, живущие в этой повестке. То есть нет полного принятия этой повестки. Этот факт требует более глубокого изучения и мониторингового измерения».

Оценивая полевые исследования, эксперт отмечает, что они проводились в тот момент, когда уже произошло наступление украинских войск в Харьковской области, но еще не был оставлен Херсон. И если донецких, луганских, херсонских и запорожских респондентов опрашивали на местах, то с харьковскими респондентами общение происходило, когда они уже были перемещенными лицами (то есть выехали в связи с сентябрьскими событиями в Харьковской области). Опрос проводился волонтерами в лагерях беженцев в Белгородской области.

«У нас был достаточно сложный семантический анализ, который показал отношение России к Украине, Украины к России и треугольник Россия — США — Украина, — продолжает Ольга Ярмак. — Отношение России к Украине характеризуется как терпимое. Отношение Украины к России — злость, ненависть, которые порождены бандеровской идеей. Бандеровское движение является основным разграничительным дезинтеграционным фактором между Украиной и Россией, по мнению респондентов. В «треугольнике» США оценивается как государство, помогающее, но все делающее в своих интересах и по факту выходящее сухим из воды, оставляя расколотую территорию».

Это исследование, по словам заведующей кафедрой «Социально-философских наук и массовых коммуникаций» Севастопольского государственного университета, можно считать первым «подходом к снаряду». «Нужно усиливать и углублять системную мониторинговую работу в трекинговом режиме, — говорит О. Ярмак. — Потому что военный, политический, социально-экономический фон, в котором живут люди, меняется. И меняется он, как мы видим, даже не из месяца в месяц, а из недели в неделю».

Эксперт делится и таким наблюдением: из Интернет-сегмента ушли административные границы украинских регионов. «Если, например, раньше те же Кременная, Сватово четко относились к Луганску, то сейчас многие пишут «Харьковско-Луганский фронт» или «Харьковское направление». Речь идет о том, что уходят четкие административные границы и приходят новые границы, формируемые фронтовой и постфронтовой ситуацией и новой гражданской ситуацией».

О. Ярмак рассказала также о цифровом регионоведении — новой отрасли, новом направлении исследований, которое позволяет в оперативном режиме собирать, анализировать информацию (причем разную: политическую, экономическую, социальную, ресурсную, сетевую) по конкретному региону. На базе этой информации можно выстраивать прогнозные варианты развития тех или иных событий.

«Модели построения таких прогнозов придуманы давно, разработаны были как советской математической школой, так и зарубежной, — говорит эксперт. — Они достаточно рабочие, на них можно опираться. Что касается осуществленного нами опыта, мы попытались с помощью цифровых методов регионоведения и собственно оперативной аналитики регионоведения осуществить построение профилей двух стран: Турции и Украины. Украину мы начали исследовать и сделали ее профиль на начало 2022 года, потому что она была уже в постконфликтном состоянии. А Турция, ряд ее регионов, находится в конфликтном состоянии. И собственно турецкое влияние и в российском векторе, и в украинском достаточно сильно выражено».

Последнему вопросу посвятил своего выступление во время онлайн-обсуждения в ИА «Ридус» кандидат политических наук, профессор кафедры международных отношений, политологии и мировой экономики ИМО Пятигорского государственного университета Денис Миргород.

Турецкий фактор заслуживает сегодня пристального внимания. Д. Миргород говорит: «Нами был сделан акцент на Турцию как на государство, которое за последние 20 лет очень сильно изменилось и которое стало одним из ведущих региональных игроков… Турция — однозначно один из центров силы на Ближнем Востоке, на Южном Кавказе, в Черноморском регионе и как раз в том регионе, о котором мы с вами в настоящее время говорим (речь о Приазовском регионе — Ред.)».

Интерес к Турции подогревается и тем бесспорным обстоятельством, что это государство является уже и глобальным игроком.

Но вернемся к построению профиля Украины посредством методик регионоведения.

Ольга Ярмак обрисовала в общих чертах эту проблематику:

«Здесь можно сказать, что мы имеем дело с дезинтеграционной и распадающейся государственной машиной. Но она ещё работает на серьезном ресурсном потенциале достаточно богатого бывшего государства Украина. Я говорю «бывшего», потому что (если ориентироваться на любой учебник по политологии, регионоведению, социологии) украинское государство, его социальные институты находятся сейчас в состоянии распада. Распад может происходить долго.

Для того, чтобы делать прогнозы, нужно иметь более системные цифры и базы данных. Мы сделали анализ того государства, которое было на начало 2022 года. Это было сильное богатое государство с огромной ресурсной производственной базой, с огромным потенциалом человеческого капитала высокого уровня и серьезной олигархической структурой, которая пронизывала все ветви власти — как законодательной, исполнительной и судебной, так и информационно-медийной. То есть это такая сетевая олигархия, которая, насколько я сейчас понимаю украинскую ситуацию, тоже претерпевает некоторые неудачи. Но, тем не менее, сетка пока работает. И здесь работа России должна быть, с одной стороны, на разрушение государственного устройства Украины, а с другой стороны — на сохранение того человеческого, ресурсного, промышленного потенциала, который есть на русских землях под названиями Новороссия, Малороссия».

И подробней следует остановиться на обсуждении исследования севастопольских социологов, в котором поучаствовали их коллеги.

Заместитель декана факультета социальных наук и массовых коммуникаций, финансового университета при правительстве РФ Александр Немцев говорит: «Я очень многие вещи разделяю, но в то же время понимаю, какие вопросы могут быть заданы вообще по поводу социологических исследований в условиях военного времени. А собственно говоря, военное положение на новых территориях никто не отменял. А в условиях военного времени представить, что люди будут отвечать как-то свободно… Многие скажут, что это сложно».

Эксперт убежден, что надо учитывать этот фактор свободного общения. «То же самое касается анализа Интернет-сетей, в условиях когда за какой-то репост, комментарий либо СБУ покарает, либо военно-гражданская администрация внимание обратит, — продолжает А. Немцев. — Здесь такая вот тонкая грань высказывания своей позиции».

Социолог задается такими вопросами и обращает их же к севастопольским коллегам: «Все-таки, насколько именно в таких количественных исследованиях, анализе больших данных и полевом исследовании — соблюдена репрезентативность? Насколько мы понимаем, что эти ответы искренни? Потому что есть эксперименты проведения социологических исследований в разных закрытых обществах, тюрьмах и т.д. Если опрашивать постояльцев этих заведений, как они относятся к администрации, ответ будет «Прекрасно относимся, и будем дальше здесь находиться». Эта грань есть».

Ольга Ярмак отвечает коллеге:

«Те, кто имеют доступ к людям, проживающим в конфликте и постконфликте, занимаются исследованием (оно может называться как угодно: политическим, социологическим, разведывательным)… Исследовать нужно обязательно. Вопрос другой: как действительно обеспечить репрезентативность и искренность — это немножко разные вещи. Репрезентативность обеспечить как раз можно. Мы, в частности, опросили 500 человек. Мы сначала их распределили по количеству населения в этих регионах. Мы опирались на украинские данные, потому что новых данных пока у нас нет. То есть какое-то квотное распределение между регионами мы соблюли. И точно так же, опираясь на статистические данные украинские, мы пытались соблюсти половозрастные распределения.

Есть позиция, что даже на пятистах опрошенных соблюдается репрезентативность. С моей точки зрения, здесь нужно набирать не столько просто количество, сколько количество в разные периоды, для того чтобы соблюдать мониторинговый трекинговый режим и смотреть эту динамику.

И второе, по поводу искренности. В любом социологическом исследовании процент надежности результатов варьируется. Но здесь у нас анкета была направлена не столько на одобрение или неодобрение власти и т.п. Она была совершенно неполитическая. Она была скорее про то, с чем сейчас вы живете и как вы к этому относитесь; будете ли вы с этим жить дальше, с русским миром, с Россией, с русской землей; это ваше или не ваше. И поэтому, может быть, здесь процент искренности в ответах, надежность информации высокие. Хотя, конечно же, ее нужно перепроверять. Если бы была такая возможность, чтобы зашли несколько организаций, сделали подобные исследования — и потом сравнить, — тогда можно говорить о надежных результатах».

А. Немцев добавляет: «Мне кажется, здесь будет целесообразно сопоставить результаты количественных исследований с качественными. Проведение фокус-групп. Нужны такие глубинные исследования и может быть глубинные интервью у людей, где они раскрываются полностью, некие фильтры-ограничители у них исчезают. Если сопоставить эти два вида исследований, — мне кажется, может быть интересный итог этого сопоставления».

О. Ярмак отвечает на это: «Наверное, здесь не фокус-группы нужны . В любом социологическом учебнике написано, что во время конфликта надо проводить глубинное интервью. Люди не будут на фокус-группе рассказывать те вещи, которые нам нужны. Нужно это делать один на один, может быть даже без записи. Берешь листик и ручку — и всё за человеком записываешь. То есть традиционные «глубинки», которые были до появления цифровых методов».

Социолог Евгений Копатько напомнил о понятии «экстремальная социология», которое работает в нынешних условиях. Оценивая опыт севастопольских коллег, он сказал: «Будем считать, что это носило характер зондажа. И это всё следует записать в актив».

Эксперт поспорил с А. Немцевым, усомнившимся в искренности опрашиваемых в условиях закрытых обществ. Е. Копатько говорит: «То, что я проводил среди заключенных-рецидивистов, — это самое комфортное проведение». Он рассказал, что при проведении опроса среди заключенных с двумя и больше отсидками, стоило выйти из зала представителю администрации, социологическая методика вполне работала. «Там другая среда, это ломает стереотипы», — рассказывает социолог.

По мнению Е. Копатько, севастопольские коллеги нашил верные подходы к опрашиваемым, чтоб добиться искренности. «Я считаю, что вы правы относительно того, что задаете вопросы нейтральные, — говорит социолог. — И это работает, не вызывает проблем».

Исследование севастопольских социологов — это пробный шар. И этот опыт оказался удачным. А значит, его следует продолжить и расширить.

Ридус